ПРАВИЛЬНОЕ МЫШЛЕНИЕ. ; ^ )

КУДА ПОДЕВАЛАСЬ ИНДИ-ИНИЦИАТИВА?

Неделю назад (15-19 сентября 2004 года) я посетил Харьков, проехав через Киев. Целью моего визита было выступление в харьковском клубе Живот с программой в разной степени нетанцевальной музыки, но все силы ушли на разнообразные разговоры.

Главной темой, вокруг которой велась битва умов, было изобилие до абсурда фальшивого и реакционного попа и практически полное отсутствие независимой инициативы – то есть инди-попа, как западного, так и местного.

Музыкальной редактор киевского журнала «Афиша» Вова Сиваш, встретивший меня в киевском аэропорту, прямо в микроавтобусе завёл речь о том, что какой там Феликс Кубин! Kings Of Convinience кажутся в Киеве каким-то непонятным занудством, тихие и мирные Kings Of Convinience! А Mouse On Mars – буквально марсианская музыка.
Несколько лет назад кто-то пытался привозить в Киев современные западные проекты, но все энтузиасты разорились или изменили профиль: на современную западную музыку невозможно найти спонсорские деньги, эта музыка по ФМ-радио не звучит, рецензии в прессе на неё – огромная редкость, широкая публика ею не интересуется.
И это очень странно, - согласился я. Ведь официально считается, что Киев – европейская столица, но та музыка, которую слушают обычные европейские студенты, в Киеве (и не в нём одном) оказывается инопланетной заумью. Ну, как если бы голливудские фильмы типа «Властелина колец» считались бы непонятной абстрактной чушью.
Тем не менее, практически вся музыка, о которой пишут вполне обычные немецкие музыкальные журналы типа SPEX, Intro и De:Bug, встречается в штыки.

По зрелому размышлению, однако, я должен был признать, что и в Германии Феликс Кубин вовсе не так уж и популярен и известен.
Да и сам Феликс вовсе не стремится бросится на шею всем и каждому, он денди и эстет. Конечно, он пропагандист абсурда и трэша, но он видит абсурд и трэш со стороны, он играет с ними. А это не то же самое, что быть погружённым в трэш и считать его здравым смыслом и нормой жизни.
Мы сидели с Вовой под навесиком в заведении общественного питания, я ел гречневую кашу с тушёными овощами, запивая их лимонадом, имевшим вкус советских леденцов «Дюшес», смотрел на идущих мимо девушек и спрашивал моего собеседника: Ну, вот, смотри, чего именно ты хочешь? Чтобы один час в неделю по радио передавали музыку Феликса Кубина? Но что от этого изменится? Потенциальные слушатели этой музыки уже сейчас вполне могут загружать из интернета любимые ими перекошенные мелодии и ритмы, а остальная публика будет и дальше не подозревать об их наличии.
ОК, можно передавать не одного Феликса Кубина, а много всего разного, хорошо, давай представим себе такое общество, в котором по радио идёт сплошной электропоп, Феликс Кубин, Autechre и эфиопская эстрада. Будут ли в таком обществе по улицам ходить такие девушки, какие ходят по Киеву сегодня? Боюсь, что нет. И тогда вопрос: что тебе дороже в окружающей тебя жизни: девушки с сумасшедшим выражением глаз или перекошенный электропоп в радиоэфире?
«Конечно, девушки, - уверил меня Вова, - но эти девушки вовсе не помешаны на той поп-музыке, которая сегодня идёт по радио и ТВ».
Возможно, - киваю я, - но глянцевые-то журналы типа Космополитен им нравятся? Глэм, бижутерия и трэш-мода? Безусловно. А переход от глянца к попсе – очень плавный и незаметный.

И вот тут (прыгает моя мысль) мне видится параллель с советскими временами. Настаивая на том, что некоторый нам самим непонятный «дух современности» якобы требует прослушивания современного западного инди-попа, мы превращаемся в своего рода антисоветчиков-диссидентов, недовольных и презрительно настроенных людей с фигой в кармане.
И ратуем мы... за что? Чтобы было исправлено перекошенное и неадекватное положение дел? Чтобы всем стало лучше (в музыкальном смысле)?
Но будет ли всем лучше? Ведь и на западе инди-культура – это одна из реакций на мэйнстрим, она не замещает собой мэйнстримовский музыкальный ужас, но его иронично комментирует. Без всепобеждающего мэйнстрима инди-культура просто бы выдохлась и зачахла.
А мы, скучая по малой популярности странной музыки, скорее всего, вовсе не об общем благе печёмся, а замысловато выражаем свой комплекс неполноценности.

При этом, смешно говорить о том, что в Киеве кто-то кому-то мешает делать интересную музыку. Самостоятельный музыкант в Киеве находится в той же самой ситуации, что его коллеги в Лос-Анджелесе, Токио, Мехико или каком-нибудь немецком Гельзенкирхине. Интернет везде один и тот же, софтвер/хардвер – тоже, кругом один и тот же мэйнстрим и наплевательское отношение окружающих, и, разумеется, необходимость зарабатывать себе на хлеб.
Западный инди-мир стоит могучей забугорной стеной? На западе понимают и любят «такую музыку»?
Помилуйте. Оуэн Эшуорт (Casiotone For The Painfully Alone) работает кассиром в кинотеатре. Его музыку издал кёльнский лейбл Tomlab, хозяин которого Том живёт в коммунальной квартире и опасается, что ему скоро будет нечем за неё платить, а гастролируют они в Японии. На них посомтреть приходит сотня студентов. ОК, из Киева глядючи, это глэм-ситуация и царство свободы: электропоп-мост Лос-Анджелес-Кёльн-Токио. Но ведь между этими городами (а точнее, между небогатыми квартирами участников этого моста) – десятки тысяч километров, это точечки в огромном чёрном море мэйнстрим-безразличия. Скажем, в Лос-Анджелесе Оуэн никому не известен, а Tomlab – никому не известен в Кёльне.


И вот идём мы с Вовой по пешеходному переходу под какой-то очень центральной киевской площадью. И видим как два дядьки лет этак 60-и играют страшную музыку. Один растягивает аккордеон, второй звенит в бубен. Звенящий в бубен пританцовывает. В проходе темно, но они стоят под лампочкой.
Музыка состоит из повторения одного и того же риффа, музыкантов явно завело, они вряд ли слышат друг друга, их партии постоянно сползают друг относительно друга, не теряя однако какой-то маниакальной связности.
Слушать и смотреть было неудобно – сумасшедшие дилетанты, гонящие занудное наивное искусство, да ещё с явным советским псевдофольклорным привкусом.
Я прошипел своему спутнику: Вова, вот тебе пример этно-транса! Вот так музыка должна делаться и звучать. В принципе, её надо записывать тут же на месте. Field Recording! Я не сомневаюсь, что и в Марокко транс производит такое же впечатление на приличных и грамотных людей.
И в данном случае инди-инициативой будет просто честно записать двадцать минут такой монотонной гонки ничего не соображающих и смертельно усталых непрофессиональных музыкантов.
А компакт-диск с достаточно дикими примерами уличных музыкантов Киева будет документом эпохи.


Моё выступление в Харькове прошло мирно и спокойно. Звук был, насколько я могу судить, хороший, собралось человек 150. Я, впрочем, видел лишь человек 30, сидевших на полу и на стульях перед моим столом. Я заводил молотилово и думал, что же за молодёжь в Харькове такая вдумчивая? Танцует лишь одна девушка в белом прямо перед левой колонкой, все остальные сидят как студенты на лекции. Я пытался всячески соответствовать возвышенной ситуации и рассказывать между песнями содержательные вещи.
Но на следующий день мне рассказали, что в глубине чёрного зала – а там был ещё своего рода предбанник - народ бился под мою музыку в нечеловеческих судорогах.

Во время своего выступления я прочитал своего рода агитационную речь о необходимости независимой инициативы.
Разговоры о коммерческом радио – это алиби для того, чтобы ничего не делать самому. Радио, как и фирмы грамзаписи – это медиаторы, то есть перепаковщики уже и без них существующего контента. Слегка упрощая и идеализируя ситуацию, можно сказать, что раньше фирмы грамзаписи и радио издавали и передавали ту музыку, которая звучала сама собой. Потом концерны звукозаписи и радиовещательные сети стали сами заказывать музыку: не перепаковывать её, а изготовлять. Аналогично, телевидение сначала передавало снятые кем-то кинофильмы, а потом стало снимать собственные мыльные оперы.
И безобразие не в том, что они это делают, это в конце концов их собственное дело, но безобразие в том, почему в огромном большинстве случаев музыка, не востребованная радио или фирмой грамзаписи, практически сходит на нет? Пигмеи, эфиопы, арабы, монголы, марокканцы, индусы... много кто... могут делать свою музыку, не думая о наличии радиостанций и фирм грамзаписи, а мы почему не можем?
Пойдём дальше.
Может, у нас студийного оборудования не хватает?
Чего-чего? У южноафриканских бушменов оборудования ещё меньше, чем у нас. Может, талантов не хватает, музыкального образования, умения петь, играть на инструментах?
Это вообще смешно. На Новой Гвинее женщина стучит камнем, разбивая внутренности пальмы, и поёт мелодию из двух-трёх нот под ритм своих ударов. Ей помогают её дети.
Это музыка? Вполне. К профессиональным музыкантам во фраках, к гаммам, ко всему такому прочему эта музыка отношения не имеет.
Вы скажете, что эта женщина и не знает ничего «такого прочего» – ни симфонического оркестра, ни Prodigy? Ну, а вам кто мешает этого не знать, если это поможет вам упростить и укоротить ваш путь в музыку?
Да, что там люди – вон в таиландском зоопарке слонам дали в хоботы дубины, и те стали колотить по гонгам. И получилось в сто раз лучше, чем всё, что звучит в ФМ-эфире. Это слоны! То есть для того, чтобы делать независимую музыку, даже человеком быть не нужно.
Иными словами, не может быть никаких оправданий, почему вы, дорогие мои, недовольные состоянием дел с музыкальной культурой, сами не делаете музыку.

Два следующих дня я ходил и ездил по Харькову в сопровождении Миши Шкурата и Жени Мартынова, они собственно меня в Харьков и заманили, организовали моё выступление, а также показали мне много всего с архитектурной и антропологической точки зрения интересного. Результаты наших походов со временем появятся на сайте kulebaki.ru.

Я, конечно, признал, что аргумент «слоны делают музыку, а почему не делаете вы?» слегка демагогический. И на реальный вопрос – почему угасла или законсервировалась независимая музыкальная инициатива? – не отвечающий.
Я согласился, что процесс наращивания культуры – очень консервативный и инерционный. И для него характерен эффект снежного кома. Если некому катать хотя бы снежки или же если быстро потеплело, то никакого снежного кома не будет. Ком получится, если совпадёт большое количество начальных условий, будет скатано несколько маленьких снежных шариков, которые покатятся по достаточно липкому снегу под достаточно крутую горку.
И при этом немаловажно, что творится в головах энтузиастов, что именно они считают желаемым, а что - допустимым.
Ну почему, говорил я Мише и Жене, делать сегодня музыку означает либо писать куплеты под гитару, то есть липнуть к снежному кому, который спихнул, грубо говоря, Владимир Высоцкий, либо ваять техно на компьютере, то есть липнуть к снежному кому, катящемуся с запада?
Почему надо непременно записывать «альбомы», то есть час музыки? Почему эти альбомы надо немедленно пытаться где-то издать?
Почему нельзя стучать по картонной коробке, играть на аккордеоне и дуть в трубу, если у соседа по подъезду стоит на шкафу труба?
Если получается «несерьёзно», то делайте от души несерьёзную музыку. Надо делать то, что получается и нравится делать. И обсуждат и распространять результат – то есть развивать горизонтальные связи среди единомышленников, слава богу выжечь и послать по почте компакт-диск нетрудно. Скорее всего, у вас ничего ценного не получится, но тут главное – не самому вписаться в историю искусства, а создать атмосферу, когда делать музыку становится само собой разумеющимся занятием.
Важна атмосфера независимости, включённости в творческий процесс, а кристаллы и снежные комы в нём сами собой заведутся.
Женя Мартынов завёл мне песенку о международной дружбе проекта Андрианов+, услышав которую я заржал и упал на пол.
«Мы в Африке родились...»

Вот человек взял, пошёл и сварганил песню.
Женя мне рассказал в связи с ней такой случай. Его приятель нашёл в телефонной будке сумку с кучей подписанных документов о каком-то большом деле и упаковку с новым мобильным телефоном. Приятель захотел бумаги вернуть хозяину, а телефон... ну, как-то оставить себе. И стал раздумывать, как бы организовать передачу – скажем, через сейф на железнодорожном вокзале, шпионские страсти, одним словом. При этом он обсуждал с Женей моральную допустимость такого шага. А тут мама приятеля обнаружила дома новый телефон, он ей понравился... и появился новый поворот темы: отдать-то телефон вроде бы надо, а отнимать игрушку у мамы совсем не хочется. При этом понятно, что документы для их хозяина – это много месяцев маеты, а телефон – копейки, но...
И тут эта песня. В результате, Женя со своим приятелем незаметно стали обсуждать проблему с телефоном в ритме этой песни, с её характерными глагольными окончаниями – «долго обсуждали, бабки давали, договор подписали, в магазин побежали, мобильник покупали...».
И так разошлись, что получился эпос. Документы приятель хозяину вернул при личной встрече, а телефон не говоря дурного слова просто забрал в качестве гонорара. Хозяин был счастлив, что так легко отделался. А эпос остался в виде воспоминания.
А почему? – спросил я. А потому что у вас не было опыта завершать работу над произведением. В культуре, в которой вы живёте, музыкальное произведение – вещь сложная, ответственная и далёкая.
А ведь могло бы быть и так... а мы при этом едем с Женей в метро, в Харькове есть настоящее метро, так вот в вагоне к нам спиной стоит парень и поёт какую-то песню, аккорды его звонкие и занудливые... вот представь себе, что тебе нужна музыка для твоего эпоса про мобильный телефон, и тут этот парень. Мы прямо в метро его просим набренчать нам десять минут дыр-дыр-дыр, и всё, у нас есть уже музыка.
Ведь хип-хоп – как один из примеров инди-культуры - так и делается! Услышал где-то песню и в тебе вдруг пошёл аналогичный процесс, то есть зазвучала твоя собственная вариация услышанного, случайно что-то подвернулось под руку, ты всё это дело, как смог, закруглил, и привет – нарастилась масса культуры.
А когда говорят, что художник подмечает то, чего не видят обычные люди, у художника дескать такой необычный глаз и вкус – так знай, всё это враньё! Художник встроен в точно такой же процесс, когда в нём – как бы само собой - кристаллизуется картина, повесть или музыка. И он ищет подручные средства, а точнее подходящие подручные средства сами собой попадаются ему на глаза.
То есть твой глаз заостряется соответствующим образом, когда внутри тебя пошёл творческий процесс. И в результате неважно – сам ты что-то исполнил или же записал на магнитофон уже прозвучавшее. Главное, что ты сумел не затормозить то, что в тебе само собой попёрло.

Существуют ли примеры пошедшей в разгон инди-инициативы в постсоветском пространстве?
Конечно. В первую очередь – интернет. Завести сайт или виртуала в ЖЖ проблемой не является. Появилась масса людей, регулярно и интенсивно пишущих. При этом то, что пишется в рунете – куда интереснее, остроумнее и радикальнее, чем не только то, что пишется в российской прессе, но и то, что пишется в немецко- или англоязычном интернете.
То есть мы имеем дело с самозабвенным вкладыванием сил в игру прихотливого ума.
Возможно, общий фон рунета вполне посредственный, но на этом фоне сформировался круг крайне любопытных интернет-авторов, интернет-персон. Есть круг их читателей и оппонентов, и главное – есть критерии качества текстов и мыслей.
И, разумеется, интересных интернет-авторов – куда больше, чем интересных музыкантов, а критерии качества интернет-тестов – куда выше, чем критерии качества музыки. То есть музыке прощаются всяческие дефекты, провисания и откровенная вкусовщина, что в случае текстов и реплик нещадно селектируется.
Иными словами, в рунете сформировался и продолжает и дальше наводиться на фокус самостоятельный (то есть не зависимый от «западных лейблов», «коммерции» или «мейнстрима») стиль, в музыке же процесс интенсивной селекции и наведения на фокус не идёт.

И тем самым (по-моему, сама собой) решается «проблема качества» и «проблема независимости». Фидбэк культурного процесса способствует диверсификации (повышению разнообразности), селекции (отбору) и эмерджентности (возникновению явлений следующего уровня сложности).

Из Харькова я вернулся опять в Киев, где у меня состоялся разговор с Игорем Панасенко – в прошлом радиоведущим передачи продвинутой музыки, а ныне сотрудником концерна Юнивёрсал.
Обсуждали мы, среди многого прочего, ту же самую проблему исчезающей народной инициативы. Получается, что активный маркетинг высокотехнологичной продукции почему-то вытеснил всякую самостоятельность народонаселения. Активные и бойкие молодые люди вливаются в рекламно-издательский бизнес, то есть способствуют ещё большему давлению глянца на народ.
И никто не смеётся, глядя на рекламу, витрины, журналы и радио – хотя в советское время наглядная пропаганда вполне равнодушно игнорировалась и уж никак не мешала растить свой садик в своей голове.
Мы согласились с Игорем, что надо заниматься маркетингом бренда «инди» - то есть доводить до сознания и публики, и музыкантов, и фирм грамзаписи, и радиолюдей, и спонсоров, что «инди» - это важно, это интересно, это то, что должно быть, это то, что необходимо культивировать, это в некотором смысле один из показателей здоровья общества.

сентябрь2004