СТРОЕНИЕ ОБЩЕСТВА

С одной стороны, в мире основанном на завоевании, холодном и жестоком, как стальная машина, и осужденном, по самому своему устройству, уничтожать у своих подданных всякое желание действовать и охоту жить, духовенство возвестило "благую весть": обещало "царство Божие", проповедовало покорность и обращение к Отцу Небесному, внушало терпение, кротость, смирение, самоотречение, милосердие и открывало единственные отдушины, через которые человек, задыхающийся в римской темнице, мог вдыхать свежий воздух и видеть дневной свет. Вот чем была религия! С другой же стороны, в государстве, которое мало-помалу пустело, разлагалось и становилось роковым образом, добычей других, духовенство создало живое общество, руководимое известной дисциплиной и законами, сплотившееся около известной цели и известного учения, поддерживаемое преданностью своих вождей и послушанием верных и одно только оказавшееся способным устоять против потока варваров, врывавшегося через все бреши, образовавшиеся вследствие разрушения империи. Вот чем была церковь! На этих двух первых фундаментах духовенство продолжало строить далее, и начиная с момента нашествия варваров, в течение более пятисот лет, оно спасало то, что еще можно было спасти из человеческой культуры...
В часы отдохновения, после охоты или пьянства, в душе германца возникает смутное предчувствие чего-то неизвестного, таинственного, грандиозного, неясное сознание какого-то неведомого правосудия, зачатки которого были у него уже тогда, когда он находился в своих лесах по ту сторону Рейна и которое теперь выражается у него внезапною тревогой и угрожающими полувидениями. В тот момент, когда он собирался осквернить святилище, он вдруг спрашивал себя, не падет ли он на его пороге, пораженный головокружением и со скрученной шеей? Убежденный в этом своим собственным смущением и напуганный этой мыслью, он останавливается на пороге, и, таким образом, земля, деревня, город, состоящие под охраною священника, получают от него пощаду. Если же животная ярость гнева дикаря или его первобытная алчность и толкают его на убийства и грабежи, то потом, после удовлетворения этих инстинктов, в дни бедствий или болезни, он начинает раскаиваться и по совету своей жены или любовницы возвращает церкви награбленное добро вдвойне, вдесятеро и даже во сто раз и одаряет духовенство подарками и льготами; таким образом, по всей территории, духовенство оберегает и расширяет свои убежища для побежденных и угнетенных, и вот наступает время, когда среди военных вождей с длинными волосами рядом с королями, облаченными в меха, восседают в собраниях и епископ в митре, и аббат с бритым теменем, так как только они одни умеют держать перо в руках и рассуждать.
Но к телесной пище надо присоединить еще и духовную, не менее необходимую человеку, так как вместе с пищею ему надо было внушить желание жить или по крайней мере внушить покорность судьбе, которая дала бы ему силы переносить жизнь. Для этого надо было дать человеку трогательную и поэтическую мечту, которая заменила бы ему отсутствующее счастье. До половины тринадцатого века только духовенство в состоянии было доставить все это. Посредством своих бесчисленных легенд о святых, соборов с их устройством, своих статуй и всем тем, что выражается в их богослужении и в чем заключается смысл обрядов, который тогда был еще понятен, духовенство сделало осязательным "Царство Божие" и воздвигло идеальный мир на конце реального мира, словно великолепный золотой павильон в конце грязного двора. В этом-то мире, таинственном и божественном, ищет и находит убежище опечаленное сердце, жаждущее ласки и кротости. Там, на пороге этого мира, преследователи в момент нанесения удара сами падают, сраженные невидимой рукой. Дикие звери становятся послушными, лесные олени сами являются по утрам и впрягаются в плуг святых, земля цветет для них, как новый рай, и они умирают только тогда, когда сами захотят этого. Они же являются утешителями людей; доброта, благочестие, прошение истекают из их уст с неизреченною сладостью. Подняв глаза к небу, они видят Бога, и без всяких усилий, как во сне, они возносятся к нему в лучах света и садятся одесную его. Божественная легенда имеет неизмеримое значение в этом царстве грубой силы, так как, чтобы быть в состоянии переносить эту жизнь, надо было придумать другую, и притом сделать эту вторую жизнь столь же доступною духовным взорам, как доступна была первая телесным очам. В течение более чем двенадцати веков духовенство питало людей этой легендой, и по величине вознаграждения, полученного духовенством, можно теперь судить о глубине человеческой благодарности. Папы ведь были в течении двухсот лет диктаторами Европы. Духовенство устраивало крестовые походы, смешало/смещало? королей, раздавало государство. Его епископы и аббаты сделались, в одних местах владетельными князьями, в других -- покровителями и настоящими основателями династий...
Но в то же самое время разложение государства вызывает к жизни военное поколение, которое является последствием такого состояния. Каждый мелкий вождь непременно старается прочно укрепиться на той земле, которую он занял или которою завладел. Он не получил ее в свое пользование только на время или как бы взаймы, но она уже представляет его собственность и составляет его наследство. Это его земля, его посад, его графство, а не земля короля, и он уже идет сражаться, чтобы защищать свою собственность. В подобные моменты благодетелем, спасителем должен быть именно такой человек, который умеет сражаться и защищать других, и таковым был в действительности новый класс, который тогда образовался. На языке того времени, дворянин -- непременно военный, солдат, и он-то и положил второй ряд устоев, на которых зиждется современное общество...
Появляется новый идеальный образ после образа святого -- это образ героя, и новое чувство, столь же действительное, как и старое, группирует людей, образуя из них стойкое общество. Это общество -- не что иное, как постоянная жандармерия, где каждый, от отца к сыну, -- непременно жандарм. Каждый в этом обществе уже от рождения имеет наследственный чин, занимает военный пост, получает жалованье в виде поземельного владения и может быть уверен, что его наследственный вождь никогда не оставит его, но зато и он сам должен быть готов во всякое время положить свою голову за своего вождя. В те времена, когда война никогда не прекращалась совсем, только один общественный строй мог считаться хорошим -- это строй войска перед лицом неприятеля, и таковым был феодальный режим.
Все вкусы, все чувства подчинялись службе, и на европейской границе были такие места, где ребенок четырнадцати лет уже обязан был ходить в походы, а вдова до шестидесятилетнего возраста обязана была снова выходить замуж. Надо людей, чтобы заполнить пустые места, образующиеся в рядах войска: надо людей для служебных постов, чтобы стоять на страже! -- вот крик, который раздавался повсюду, из всех учреждений, как колокольный призыв. Благодаря этим храбрецам крестьянин мог быть спокоен: его не будут больше убивать, не будут уводить в плен, вместе с его семьей, словно стадо, с рогатками на шее! И благодаря им он осмеливался возделывать землю, сеять, надеяться на свою жатву, а в случае опасности он знал, что найдет убежище для себя, своих хлебных запасов и для своего скота у подножия крепости ,\ внутри ограды. Постепенно между военным главою замка и старинными поселенцами, живущими в незащищенной местности, устанавливается, под влиянием необходимости, безмолвный договор, который превращается в почитаемый всеми обычай. Жители работают для военного предводителя, возделывают его земли, служат ему своими подводами, платят ему оброки. (Столько-то с каждого дома, столько-то с каждой головы скота и столько-то за право наследства или продажи -- ведь надо же ему кормить свое войско!) Но он будет не прав, если из гордости или алчности отнимет от них еще что-нибудь, после того, как они выплатили ему все что следует. Что же касается бродяг и бедняков, вынужденных, вследствие беспорядка и всеобщего опустошения, искать у него убежища, то их положение бывает более тяжкое, так как земля принадлежит ему и без него она была бы необитаема. Он может уделить им частицу земли или позволить хотя бы только расположиться станом на своей земле, и может дать им, кроме того, еще и работу или семена для посева, но при этом он может поставить им такие условия, какие ему захочется. Они становятся тогда его крепостными, его наследственным достоянием. Он имеет право вернуть их, куда бы они ни направились, и они становятся из поколения в поколение его прирожденными слугами, которых он может заставить исполнять такое ремесло, какое ему вздумается, может по произволу облагать повинностями и барщиной, а они сами ничего не могут передать по наследству своим детям, кроме одной только обязанности: продолжать службу родителей после их смерти. "Не быть убитым, -- говорит Стендаль, -- иметь зимой хорошую меховую одежду -- таков был высший идеал счастья для огромного числа людей в десятом веке!" Прибавим к этому, что для женщины составляло, кроме того, высшее счастье, если она избегала участи быть изнасилованной целою бандой. Если представить себе, более или менее ясно, те условия, в которых находились люди в те времена, то станет понятно, почему они так охотно подчинялись самому тяжелому феодальному игу, -- ведь то, что приходилось им испытывать ежедневно, было еще хуже. Доказательством может служить то, что все сбегались в феодальное укрепление, как только оно было выстроено. В Нормандии, напр., как только Роллан размежевал земли шнурком и перевешал всех воров, обитатели соседних провинций нахлынули к нему и поселились в его владениях. Достаточно было небольшой доли безопасности, чтобы страна заселилась.
Итак, люди живут, или, вернее, снова начинают жить, под охраною грубой руки, одетой в железную перчатку, которая сурово обращается с ними, но в то же время и оберегает их. Как верховный повелитель и владелец, феодальный глава оставляет для себя, в силу этого двойного права, все пустыри, реки, лес и всю охоту. Зло не велико, так как страна наполовину пустынна, и он тратит все свое свободное время на истребление крупных диких зверей. Имея в своих руках средства, он один только может построить мельницу, печь для хлебов, пресс для выжимания масла, устроить паром, мост или дорогу, запрудить пруд, воспитать или приобрести быка. Чтобы вознаградить себя за все эти затраты, он облагает пошлиной все свои учреждения и насильственно заставляет жителей пользоваться ими. Если он умен и, кроме того, хороший сельский хозяин и если он хочет извлечь наилучшие выгоды из своей земли, то сам постепенно ослабляет или дозволяет ослабить петли той сети, которая так стесняет его крепостных и вынуждает их плохо работать., потому что им слишком тесно в ней. Привычка, необходимость, добровольное или насильственное приспособление оказывают тут свое действие, и в конце концов господа, мужики, крепостные и буржуа, приспособившиеся к своим условиям и связанные общим интересом, образуют вместе общество -- настоящий общественный организм...
Вот каковы были феодальные права! Чтобы лучше представить себе их общую картину, всегда надо иметь в виду, что граф, епископ или аббат десятого века были владельцами и собственниками своего округа. Форма, в которую сложилось тогдашнее общество, образовалась под влиянием непрестанной и близкой опасности и необходимости местной защиты, а также вследствие подчинения всех интересов одной потребности -- потребности жить, и желанию сохранить землю, прикрепив к ней узами собственности и правом пользования отряд храбрецов под командою столь же храброго предводителя. Но когда опасность исчезла, то постройка стала разрушаться. За деньги владельцы позволили экономному и настойчивому крестьянину повытаскать из этой постройки немало камней. Им пришлось также поневоле допустить короля присвоить себе все общественные отделы этой постройки. Таким образом, им самим остался лишь один первоначальный остов, т. е. древнее устройство собственности, земля, скованная цепями или истощенная ради поддержания социальной формы, которая уже распалась, -- словом, сохранился только старый порядок, состоящий из привилегий и повинностей, причины же и цели которых давно уже исчезли...
Но из этого не следует, чтобы такой порядок был вреден или бесполезен. В самом деле, местный глава, не исполняющий уже прежних общественных обязанностей, мог все же, взамен этого, нести на себе другие, новые обязанности. Его должность была установлена для войны, когда жизнь носила воинственный характер, но он мог служить и в мирное время, при введении мирного режима, и нация, претерпевшая такое превращение, очень много выигрывала от этого, так как, сохраняя своих прежних вождей, она избавлялась от ненадежной и опасной операции, состоящей в приискании новых. Нет ничего труднее, как основать правительство, т. е. я хочу сказать, стойкое правительство, такое, которое состоит в том, что повелевают немногие, а подчиняются все, что во всяком случае противно человеческой природе. Для того, чтобы один человек, иногда дряблый старик, мог из своего кабинета располагать жизнью, и имуществом двадцати или тридцати миллионов людей, из которых большинство даже не видело его в глаза, для того, чтобы он мог приказывать им отдавать десятую или пятую часть своего дохода и они бы отдавали ее, для того, чтобы он мог повелевать им идти и убивать других или самим рисковать своею жизнью и они бы исполняли это; для того, чтобы они продолжали так поступать в течение десяти -- двадцати лет, несмотря на все испытания, неудачи, бедствия и нашествия, подобно французам при Людовике XIV...
Но, чтобы оставаться независимым, народ должен был ежедневно быть готовым совершать такое чудо. Однако ни такая верность, ни такое согласие не могут быть плодами рассуждающего разума, который слишком слаб и слишком шаток, чтобы оказывать подобное всеобщее и энергичное действие. Предоставленное самому себе и внезапно низведенное до степени первобытного состояния, человеческое стадо только будет волноваться и сталкиваться друг с другом, пока наконец грубая сила не возьмет верх, как во времена варварства, и, среди пыли и криков, не воспрянет внезапно военный предводитель, который большею частью бывает мясником. Что касается истории, то ведь лучше ее продолжать, чем начинать сызнова! Вот почему полезно, в особенности тогда, когда народное большинство еще малокультурно, чтобы предводители были заранее указаны, во-первых, наследственною привычкою следовать за ними, а во вторых -- специальным воспитанием, которое подготовляло бы их к власти. В таких случаях общество не имеет нужды искать их, чтобы найти. Они находятся тут налицо, в каждом округе, видимые для всех и заранее признанные всеми. Их распознают по их именам, титулам, состоянию, роду жизни и почтению, с которым все готовы относиться к их авторитету. В большинстве случаев этот авторитет бывает заслуженным. Рожденные и воспитанные для власти, они находят в предании, примерах и фамильной гордости могущественных побудителей, питающих в них общественный дух, поэтому и можно ожидать, что они поймут те обязанности, которые налагает на них их преимущественное положение. -- Таково именно то обновление, которое дозволяется феодальным строем. Прежний глава может оправдывать свое преобладание теми услугами, которые он оказывает, и может сохранить популярность, оставаясь привилегированным...
Владелец берет в свою пользу часть всех произведений их труда, пищевыми продуктами или скотом, а после их смерти получает часть оставленного ими наследства. Если они уйдут от него, то их имущество достается ему. Его слуги наказываются, как мужики, и в каждом сарае имеется для этой цели деревянная кобыла, но владельцы могут налагать и более тяжкие наказания, по всей вероятности, палочные удары и проч. Однако "никогда, ни одному осужденному не приходило в голову протестовать против такого наказания или подавать жалобу!" И это потому, что если владелец по-отечески сечет их, то он "по-отечески и бережет их и всегда приходит к ним на помощь в случае несчастья, заботится о них во время болезни и дает им приют, когда они состарятся". Он оказывает поддержку их вдовам и радуется, когда у них бывает много детей. Между ним и его подвластными существует общность симпатий, и они не чувствуют ни тревоги, ни несчастья, потому что знают, что во всех своих предвиденных или непредвиденных бедствиях они могут прибегнуть к нему...
Как владелец и хозяин, он пользуется почтением и приносит очевидную пользу, занимая различные общественные должности. В особенности важно то, что он постоянно живет в округе из поколения в поколение и находится в наследственных и постоянных сношениях с местным обществом, как по своим делам, так и благодаря своим развлечениям: охоте, попечительству о бедных и через своих фермеров, которых он допускает к своему столу, и через своих соседей, которых он встречает в комитетах и в приходских советах. Вот каким путем удерживаются старинные иерархии! Для этого только нужно -- и этого вполне достаточно, -- чтобы они изменили свой военный строй и гражданский и чтобы нашлось более современное занятие для феодального вождя..."

Тэн Ипполит Адольф Даты жизни: 21/04/1828 -- 05/03/1893

Внимательный читатель обратил внимание, что сегодня, 21 апреля, день рождения Ипполита Адольфовича. После дождичка в Четверг.

Жизнь.-- Естественное положеніе какъ человѣка, такъ и животнаго,-- это быть убитымъ или умереть съ голода. Припомни недавнюю твою прогулку въ лѣсу. Мы давили муравьевъ, попадавшихся намъ подъ ноги. Хорошенькія птички летали и глотали мухъ; большія насѣкомыя пожирали маленькихъ. Въ одной колеѣ, между двумя кучками травы, мы увидѣли зайчика, брюшкомъ кверху. Только что онъ выбѣжалъ, какъ ястребъ схватилъ его и отъѣлъ половину, такъ что нутро было выѣдено. Муравьи, жуки, цѣлая масса голодныхъ трудились внутри его шкурки. Изъ десяти новорожденныхъ одинъ выростаетъ взрослымъ, да и у того двадцать шансовъ не состариться; зима, дождь, хищныя животныя, разныя случайности уничтожаютъ его. Сломанная нога или крыло къ вечеру дѣлаетъ изъ него добычу. Если какимъ нибудь чудомъ ему удается уцѣлѣть, въ такомъ случаѣ съ первыми приступами болѣзни или старости онъ забирается въ свою нору, гдѣ его приканчиваетъ голодъ. Онъ не протестуетъ и спокойно переноситъ силу вещей. Посмотри на больную лошадь, собаку, птицу. Они терпѣливо ложатся, и безъ всякихъ стоновъ предоставляютъ себя на волю судьбы. Въ мірѣ дѣла творятся подобно тому, какъ въ этомъ столь великолѣпномъ и столь благоуханномъ лѣсу. Тамъ страдаютъ, и это разумно. Не вздумаешь же ты претендовать на преобразованіе великихъ силъ природы, чтобы пощадить деликатность твоихъ нервовъ и твоего сердца. Животныя убиваютъ и поѣдаютъ другъ друга,-- и въ этомъ нѣтъ ничего необычайнаго. На такое множество желудковъ не хватаетъ пропитанія.

Политика.-- Предоставленное самому себѣ и внезапно возвращенное къ первобытному состоянію, человѣческое стадо станетъ только волноваться, ссориться, пока наконецъ не возьметъ верхъ сила, какъ бывало въ варварскія времена, и среди пыли и криковъ не появится военный вождь,-- по обыкновенію, палачъ. Въ дѣлѣ исторіи,-- лучше продолжать, нежели начинать.
* * *

Самая ученая конституція незаконна тамъ, гдѣ она разрушаетъ государство. Самая грубая законна тамъ, гдѣ она поддерживаетъ государство. Нѣтъ такой конституціи, которая опиралась бы на право предшествующее, универсальное и абсолютное. Смотря по народу, эпохѣ и степени цивилизаціи, смотря по внутреннему положенію и по внѣшнему, всѣ равенства и неравенства гражданскія или политическія могутъ поочередно быть или перестать быть полезными или вредными, и слѣдовательно заслуживать, чтобы законодатель уничтожилъ или сохранилъ ихъ, и въ силу этого-то высшаго и спасительнаго правила, а никакъ не въ силу воображаемаго и невозможнаго контракта -- долженъ онъ утверждать права гражданина и общественныя полномочія, ограничивать ихъ, распредѣлять въ центрѣ и по окраинамъ наслѣдственнымъ правомъ или выборнымъ началомъ, уравненіемъ всѣхъ или привилегіями.
* * *

Соціальная и политическая форма, въ какую народъ можетъ облечься и пребывать въ ней, не предоставляется произволу этого народа, а опредѣляется его характеромъ и прошлымъ. Необходимо, чтобы она до мельчайшихъ чертъ подходила къ тѣмъ жизненнымъ чертамъ, къ которымъ она примѣняется. Иначе она треснетъ и распадется на части.
* * *

Десять милліоновъ невѣждъ не дѣлаютъ знанія. Если обратиться къ народу, то онъ можетъ опредѣленно назвать ту форму правленія, какая ему нравится, но не ту, къ какой онъ нуждается: онъ узнаетъ это только изъ практики.
-----

Наука.-- Въ прежнее время, когда наука держалась въ сторонѣ, вдали отъ практической жизни, и объявляла себя владычицей человѣка, она порождала лишь тщеславныя претензіи и химерическія концепціи. Въ настоящее время наука владѣетъ добытыми истинами, надеждой на еще болѣе великія открытія, постоянно возростающимъ авторитетомъ, потому что она вступила въ область реальной жизни и притомъ объявила себя слугой человѣка. Ей не слѣдуетъ выходить за предѣлы новыхъ своихъ функцій, не слѣдуетъ проникать въ область невидимаго. Она должна отказаться отъ того, что подобаетъ игнорировать. Дѣлъ ея не въ ней самой, она только средство; не человѣкъ созданъ для нея, а она для человѣка. Она походитъ на тѣ термометры, которые она сооружаетъ для своихъ экспериментовъ. Вся ея слава, все достоинство, все назначеніе въ томъ, чтобы быть орудіемъ.
* * *

Задача всякаго изысканія и всякаго изученія заключается въ томъ, чтобы уменьшить боль, увеличить благосостояніе, улучшить положеніе человѣка. Теоретическіе законы имѣютъ цѣну лишь по ихъ практическимъ приложеніямъ. Труды лабораторіи и кабинета получаютъ свою санкцію и цѣнность только въ силу употребленія, какое дѣлаютъ изъ нихъ въ мастерскихъ и на заводахъ. Древо науки должно внушать въ себѣ уваженіе лишь своими плодами.
* * *

Разумъ.-- То, что въ человѣкѣ мы называемъ разумомъ, есть вовсе не какой-либо врожденный, коренной и неизмѣнный даръ, а позднѣйшее пріобрѣтеніе.
* * *

Разумъ не только отъ природы не присущъ человѣку и не универсаленъ въ человѣчествѣ, но вліяніе его незначительно и въ поступкахъ человѣка, и человѣчества, за исключеніемъ нѣсколькихъ холодныхъ и ясныхъ умовъ. Онъ очень далекъ отъ того, чтобы играть первую роль. Онъ принадлежитъ къ другимъ силамъ, находившимся вмѣстѣ съ нами и которыя, въ качествѣ первыхъ жильцовъ, завладѣли помѣщеніемъ. Эти хозяева человѣка суть: физическій темпераментъ, тѣлесныя потребности, животный инстинктъ, наслѣдственные предразсудки, воображеніе, вообще преобладающая страсть, еще больше интересъ личный или семейный, кастовый, партійный.
* * *

Общія идеи и логическая послѣдовательность встрѣчаются лишь у небольшого числа избранныхъ. Чтобы достичь пониманія отвлеченныхъ выраженій и усвоить себѣ привычку къ послѣдовательнымъ выводамъ, необходима предварительная спеціальная подготовка, продолжительное упражненіе и долгая практика.
-----

Природа.-- На что служатъ живопись и поэзія? Какая картина, какая книга можетъ сравниться съ подобнымъ зрѣлищемъ (природы)? Это убогія поддѣлки, самое большее -- утѣха на потребу людей, живущихъ замкнутой жизнью.
-----

Преобладающая способность.-- Геній человѣка подобенъ стѣннымъ часамъ: у него есть свое строеніе и среди всѣхъ его частей -- большая пружина. Найдите эту пружину, покажите, какъ она приводитъ въ движеніе все остальное и прослѣдите за этимъ движеніемъ шагъ за шагомъ по всѣмъ отдѣльнымъ частямъ вплоть до стрѣлки, гдѣ оно завершается.
-----

Геній и безуміе.-- Различіе между безумнымъ и геніальнымъ человѣкомъ неособенно велико. Еще Наполеонъ, человѣкъ свѣдущій въ данномъ случаѣ, высказывалъ это Эскиролю. Одна и та-же способность и уноситъ насъ къ славѣ, и ввергаетъ въ домъ умалишенныхъ. Именно призрачная фантазія создаетъ и видѣнія сумасшедшаго, и образы художника. Классификаціи, служащіе одному могутъ пригодиться и другому.
-----

Литература.-- Прямое назначеніе литературы отмѣчать чувства.
Большая поэма, хорошій романъ, исповѣдь выдающагося человѣка болѣе поучительны, нежели цѣлая куча историковъ и исторій. Я отдалъ бы пятьдесятъ томовъ архивныхъ документовъ, прибавивъ къ нимъ сто томовъ дипломатическихъ актовъ за мемуары Челлини, за письма св. Павла, за изреченія Лютера или за комедіи Аристофана.
-----

Писатель.-- Въ писателѣ два человѣка: одинъ -- который обращается къ своимъ современникамъ, льститъ ихъ вкусамъ и, сверхъ того, онъ играетъ роль напоказъ, имѣетъ свою котерію и успѣхъ; другой -- который обращается къ инымъ поколѣніямъ и является въ будущемъ безъ всякихъ прикрасъ, съ однѣми своими сочиненіями. Я предпочитаю второго, это -- по существеннѣе, это -- прочная доля.
-----

Романистъ.-- Что такое романистъ?-- По моему мнѣнію, это только психологъ и ничего болѣе. Онъ любитъ представлять себѣ чувства, переживать ихъ страсти, ихъ прецеденты, ихъ слѣдствія и отдается такому удовольствію. Въ его глазахъ это -- силы съ различными направленіями и различныхъ величинъ. О справедливости или несправедливости ихъ онъ безпокоится мало. Онъ связываетъ ихъ въ характеры, знаетъ преобладающее качество, наблюдаетъ впечатлѣніе, оставляемое этимъ качествомъ на другихъ, отмѣчаетъ противоположныя или соотвѣтственныя вліянія темперамента, воспитанія, профессіи и старается раскрыть невидимый міръ склонностей и внутреннихъ побужденій посредствомъ видимаго міра словъ и внѣшнихъ дѣйствій. Къ этому сводится его дѣло.
-----

Нагота.-- Нагое тѣло столь же цѣломудренно, какъ всѣ подлинные антики. Наготу дѣлаетъ безстыжей именно противоположность между жизнью тѣла и души. Такъ какъ первая унижается и презирается, то и не дерзаютъ показывать ни ея дѣйствій, ни органовъ. Ихъ скрываютъ; человѣкъ желаетъ казаться исключительно духомъ.
-----

Ложь.-- Честный мужчина въ Парижѣ лжетъ десять разъ въ день, честная женщина -- двадцать разъ въ день, свѣтскій человѣкъ -- сто разъ въ день. Никто не могъ никогда сосчитать, сколько разъ въ день лжетъ свѣтская женщина.
-----

Женщина.-- Дать женщинѣ логику, идеи, умъ,-- значитъ дать ножъ въ руки ребенка.
* * *

Бракъ.-- Женщина выходитъ замужъ, чтобы вступить въ свѣтъ, а мужчина -- чтобы покинуть его.
* * *

На взаимное познаваніе другъ друга тратится три недѣли, любовь длится три мѣсяца, препирательства берутъ три года, терпятъ другъ друга тридцать лѣтъ, а дѣти начинаютъ все это съизнова.
* * *

Тэн.