верх
верх
верх
1
Город Михайлов Рязанская область 1
Вход на сайт:
Главная страница Новое на сайте Регистрация на сайте Статистика сайта Форум городского Михайловского сайта   1
Навигация по сайту:
1
Опрос сайта:
Достаточно ли автомоек в нашем городе?
Да
Нет
1
Погода в городе:
1
Архив новостей:
1
Интересные ссылки:
1
Реклама:
РЕКЛАМНЫЙ БЛОК (размещение рекламы - Телеграмм @crayioma
Белорусские продукты в Михайлове
jetlend.ru инвестиции в бизнес

ОТ МИХАЙЛОВА ДО БЕРЛИНА.

Категория: История
Грозная тень немецкой оккупации накрыла наш город Михайлов сумеречным ноябрьским днем 24 числа 1941 года. Все стало другим и неузнаваемым. В одно мгновение улицы города обезлюдели -народ попрятался по домам. Нарастающий гул движущейся техники ощущали даже стены нашего дома. Оконные переплеты и стекла дрожали, как в ознобе. Кто-то от растерянности предполагает, что это не немцы, а американский десант. Мальчишеская непоседливость выталкивает нас на улицу. По нашим площадям, переулкам, тупичкам расползалась бронированная мощь немецкой армии. Позднее мы узнали, что в наш город вступили 422-й артполк 10-й мотодивизии, 41 -й и 63-й мотополки вермахта. Под навесами сараев, конюшен, между домов, в проемах раскрытых ворот - артиллерийские повозки, танкетки, броневики, грузовые автомашины и снующие солдаты. В сизом воздухе -рев и трескотня мотоциклов, лязг металла, оружия и чужая лающая речь. По припорошенной поземкой мостовой, мерно перебирая бутсами, катят велосипедисты. Они в мундирах и касках, их сгорбленные спины нагружены оружием. Среди этого потока техники юлит мотоцикл с коляской. На носу коляски раскорякой торчит пулемет. Трое седоков словно пришиты к сиденьям, и только на поворотах три черепообразные каски кренятся в такт движению. Это, должно быть, команда квартирмейстера, расставляющая солдат по домам. Маленький, горбатый бро-невичок смотрит на нас стволами своих пулеметов. Впритык к наше-, му парадному крыльцу стоит массивная машина с брезентовым верхом. Из ее кузова выпрыгивают вооруженные солдаты и выстраиваются вдоль нее. Их офицер брезгливо счищает саблей русскую грязь с протектора автопокрышки. Он отдает команду, и солдаты вереницей втягиваются в сени нашего дома.
Уже к вечеру на нашей улице К. Маркса часовые расставлены у каждого телеграфного столба. Один из них снимает с плеча карабин, целится, стреляет поверх головы своего зазевавшегося напарника. Окоченевший солдат подпрыгивает, оборачивает бледное лицо, и через минуту они оба хохочут. Они шалят и балуются, они победители, они играют в войну. Всерьез она им уже не страшна.
От площади в сторону Береговой пацан, закутанный по-зимнему, тащит санки с поклажей.
«Хальт!» - раздается в морозном воздухе. Мальчуган продолжает тащить санки. Снова «хальт» и щелчок затвора. «Пацан, остановись! Это тебе кричат», - это мы вразумляем паренька. Немец подходит и старательно тычет штыком в мешок с отрубями. Разодрав мешок, часовой прикладом подталкивает санки. «Вег» - прочь. Мальчуган вопрошающе смотрит на нас.
«Иди, куда шел», - мы снова выручаем паренька. Теперь немец подозрительно сверлит оловянными глазами нас. Нас трое: я, Леша Тунеев и мой братец Юра. Но мы ничем не отличаемся от провинившегося мальчика, и часовой оставляет нас в покое.
Почитав на стенах домов и заборов грозные расстрельные приказы; мы, подавленные, возвращаемся домой. Идем задами, огородами, через сад. По огородам в пойме реки Прони неприкаянно бродят коровенки и лошади. Они поедают мерзлые капустные листья и кочерыжки. Это остатки гуртов, которые отгонялись в тыл. Но погонщики-гуртовщики разбежались при приближающемся шуме боя. Садовая калитка пропускает нас в сад. В нашем дворе булькает мотор мотоцикла. Мы дома. Мама и старшие сестрички, голова к голове, тихо сидят у печки. Догорающие дрова едва освещают их лица. Мы садимся рядом и присоединяемся к их молчанию. Что-то нас ждет? За стеной соседи объясняются с вошедшей воинской командой. Слышны грохот кованых сапог и стук прикладов. Сестры наши, красавицы Аня, Галя и Леля, мажут сажей лица, надевают старушечьи платки и, готовые ко всему, рядком усаживаются на тетушкину кровать. Брякает дверной крючок, и в проеме двери, тесня друг друга, громоздятся фи-гуры немецких солдат. Нас ощупывают фонариками, их резкий свет слепит нас, и мы не можем различить число вошедших. Но их много - они заполнили всю прихожую. Их ладная экипировка, черные плащи, вороненая сталь оружия, их колющие глаза из-под кромки касок угнетают. Чувства беззащитности и бессилия овладевают нами. Один из них Отделяется от группы и, взяв карабин наперевес, резко тычет штыком под кроватями.
- Русь зольдат есть? -Наин.
Покидает свое место еще один. Этот без шинели, мундир на нем готов лопнуть от выпирающего тела. Он направляется прямо к кровати, где сидят, не шевелясь, наши сестрички. Девочки уворачиваются от слепящего света карманного фонаря, но немец заметил их неумелый грим и хихикает им прямо в лицо. Обнаглев, он забирает в ладонь Лелькину щеку, треплет ее и через плечо бросает своим сослуживцам какую-то скабрезную фразу. Те одобрительно гогочут.
Боже! Что ж это будет?!
Низкий от волнения мамин голос раздается в этой жуткой мгле:
- Кто здесь старший офицер? Я прошу вас, чтобы ваши солдаты вели себя достойно!
Немецкая речь в устах маленькой женщины ошеломляет эту свору. Над мамой наклоняется рослый офицер:
-Фрау-немка?
- Нет, я изучала ваш язык в русской гимназии, но преподавательница была вашей соотечественницей. Она была из Баварии.
- Я вам верю. У вас баварский акцент, - одобрил офицер.
Все зашевелилось, пришлое движение. Теперь мы видим, что их семеро. Они показывают нам словами и жестами, что им нужно помыть руки. Мы показываем им на медный рукомойник. Они в недоумении. Я трогаю сосок умывальника, и струйка воды бежит в таз.
- О! Русь техника! Русь техника!
Все это на время разрядило обстановку. Пофыркав водой, они направились в столовую и расселись по обеим сторонам стола. Мы полагали, что они собираются ужинать. Но вместо котелков они достали, как нам показалось, спичечные коробки, запахло хлоркой.
Солдаты сбросили с себя мундиры и желтое от пота белье. Мы со страхом и брезгливостью увидели, что их нательные рубахи кишат вшами. Разбегающихся насекомых они собирали в свои коробочки с хлоркой. Когда вошь особенно резво убегала, они со злорадством приговаривали:
- А-а-а-а!? Русь зольдат!!!
Очевидно, они учли опыт французской армии, вымиравшей в 1812 году от морозов и сыпняка.
Спать они легли в нетоплен-ной гостиной, растянувшись на половиках и укрывшись коврами, сдернутыми со стены. Утром, чуть свет, пугаясь нарастающих морозов, они укатывали на мотоциклах к ближним рубежам, завоевывать новые земли для фюрера и фа-терланда. К ночи они возвращались, замерзшие и злые.
Как-то их освободили на целые сутки. Они тщательно почистили оружие,побрились, попили эрзац-кофе и развалились на половиках. Через стену мы слушали их резкую брань. Один из них вышел в столовую, где мы по очереди перемалывали подсушенные ржаные зерна в ручной кофемолке. К концу дня, смотря по усердию, нам удавалось испечь десятка два лепешек. Немец, оглядев нас и убедившись, что мы все на месте, стал нас пересчитывать. Мы стали теряться в догадках, что бы это значило. Солдат присел на корточки перед печной дверкой, вынул противень с готовыми лепешками и высыпал их в котелок, оставив нам ровно по штуке. У нас отлегло от сердца. Так мы познакомились с немецкой точностью.
Простояв у нас три дня, эти солдаты отобрали наше постельное белье и пошили из него белые чехлы для касок и мотоциклетных колясок.
Снег лежал уже порядочный, и они решили замаскироваться. По-обжав мотоциклетное седло тугим задом, один из них все-таки «утешил» нас на прощание:
- Мы вермахт. Мы только завоевываем земли. Но... за нами прибудет зондеркомандаСС, начнется фильтрация населения, и тогда вам придется туго.
Предупреждение это не было лишено основания. На городском рынке из хорошо обструганных брусьев немцы уже ставили виселицы.
Но вечером того же дня вместо зондеркоманды на нашем пороге появились новые постояльцы. Трое солдат, пыхтя и толкаясь, втащили в нашу комнату огромный сундук. Судя по виду, сундук был нашей, русской, выделки. Бока его были обшиты латунными полосами, а петли и ручки-бублики выдавали русскую кузнечную работу. Как мы потом выяснили, сундук был набит парадным офицерским обмундированием и холодным оружием. Имелся в виду парад на Красной площади в Москве. Запихнув сундук между печкой и тетушкиным комодом, они посидели на нем, отряхнулись и, что нас удивило, представились. Мы поняли, что это денщики того самого офицера, парадную форму которого они сюда приволокли. Высокий, белокурый солдат назвался Паулем; подвижный, полноватый и чернявый назвал себя Фрицем. К своему имени он еще прибавил «Кауфман». Мы подумали, что это его фамилия, но он пояснил, что он торговец сукном. Тихий, среднего роста солдат назвался Эрнстом. Они заняли ту же комнату, что и их предшественники. Мама назвала их «культурными» немцами. Наш дом и семья подействовали на них умиротворяюще: двое мальчишек, три взрослые девочки, дядюшка-музыкант, наша мама, говорящая на их языке. Их очень удивили пианино немецкой марки и портрет Бетховена над ним, розовый абажур над столом. И, наконец, всегда натопленная печь. Кстати, электрический свет включали с 7 до 11 вечера. В отсутствие мамы Галя была у нас переводчицей, хотя все мы немного «шпрехали». Все это располагало их к общению с нами. Им хотелось узнать, кто же такие русские вблизи. Нам же необходимо было уяснить, кто они, каждый в отдельности, и что они думают об этой войне. Днем они были на службе, а вечером, побрившись, умывшись и сев под розовый абажур, хотели поговорить и раскрыться перед нами. Из этих бесед мы выяснили, что Пауль - коренной берлинец, что отец его - хозяин прогулочного катера-ресторана, курсирующего по Шпрее. Но он пока служит у отца в качестве кельнера (официанта).
- Но скоро победа!!! - патетически восклицал Пауль. - Нас с музыкой и цветами встретят на родине! !! И тогда меня сделают хозяином ресторана. А отец будет у меня официантом.
При этом он мрачнел. Видно было, что «фатер» держал его в струне и не давал развернуться.
Пауль являл собой типичного, помраченного нацистскими идеями, молодого олуха. Его облик полностью отвечал расовым требованиям: он был высок, строен и белокур.
Видно было, что все они тоскуют по дому. Иногда они доставали свои домашние фотоальбомы и погружались в воспоминания. Мы обычно пристраивались за спиной у Эрнста: он был наиболее доступен и прост. Он был плотником и сыном плотника из-под Гамбурга и не выказывал к нам ни высокомерия, ни брезгливости. Порой его взгляд задерживался на нас, он с горечью понимал, что этот притихший мирок может в одночасье исчезнуть в этой полыхающей войне. Листая альбом, он остановился на одной фотографии. Перед одноэтажным домиком с крошечным палисадником стояли фронтом к зри-телю четыре человека.
- Майн фатер, - начал перечислять Эрнст, показывая на худого, высокого человека.
- Майн онкель, - продолжал он.
- Майн тохтер, - лицо Эрнста потеплело, видно было, что это его любимая сестра. Голос Эрнста падал. С трудом подавив слезы, он жадно вглядывался в лицо женщины. Женщина была немолодая, но еще с прической.
- Майн мутер, - выдохнул он.
Этот горестный вздох услышал и перехватил Пауль. Он сидел напротив и тоже листал альбом, сплошь состоящий из иллюстраций Нюрнбергских гитлеровских парадов. Он неодобрительно
уперся взглядом в товарища и через стол бросил спасительную фразу:
- Камрад, не кисни! В сочельник мы будем дома!
На следующий день Пауль явился не, как всегда, к вечеру, а к обеду. Он был недоступен, напыщен, и его водянистые глаза блуждали поверх наших голов. Что-то его распирало. Наконец он подошел к карте, висевшей левее печки, сделал из указательного и большого пальцев колечко и ударилим* по карте:
- Москва капут! Ленинград капут!
Потом он бравурно изобразил свое победное возвращение в Берлин, это ему удалось. Мы знали, что Пауль - врал, но ведь этот солдат стоял в нашем доме, а его части - в нашем городе. После этого вечера нам хотелось поговорить с Эрнстом наедине. Мы улучили момент. Он сидел один за столом, сосредоточенный на какой-то мысли. В окно смотрел, леденящий душу, иссиня-черный декабрь. Эрнст глотал горячий чай, мы подступились к нему:
- Эрнст, скажи, кто победит? Эрнст, не говоря ни слова, взял
кубик пиленого сахара и бросил его в стакан. Кубик нырнул на дно, оставляя за собой игривые пузырики, и растаял.
- Вот что с нами здесь будет, -уронилон.
- Как?! Но ведь вы же взяли Москву и Ленинград? - подзуживали мы его.
Пауль отрицательно покачал головой:
- Мы сюда ехали-ехали, а у вас там еще Волга, Урал, Сибирь и Тихий океан.
Тишина во время войны всегда тревожна. Каким-то днем, кажется, это было 4 декабря, Пауль явился встревоженный и сердитый. Он взял стул, достал карабин и вошел в гостиную. Взгромоздившись на стул, он толкнул форточку, сунул туда ствол карабина и стал водить по сторонам. Загадку его поведения разъяснил появившийся в дверях Фриц. Он всегда скороговоркой, торопясь, передавал все последние военные новости. Он был связистом при штабе. На этот раз сообщение было ошеломляющим. В четырех километрах от Михайлова немецкая разведка наткнулась на русские танки. Не помня себя от радости, мы выскочили во двор, стали обниматься, кричать и кататься в снегу. Стоявшие неподалеку немцы с недоумением на нас покосились. Чувство взаимного недоверия трудно было преодолеть. Каждый думал, как бы кто бы чего-нибудь не натворил. А мы с Лешей Тюнее-вым, моим другом и соседом, все-таки выкинули номер. Карабин Пауля обычно лежал в углу между этажеркой и подоконником. Будучи официантом при штабе, оружие он оставлял дома. Мы выволокли карабин, положили его на клеенку стола и разобрали до последнего винтика и пружинки. Как на грех, начался воздушный налет нашей авиации. Заухали взрывы, и затрещала стрельба. Пауль вбежал, посмотрел в пустой угол и обмер, увидев карабин разобранным по всем правилам военной науки. Он позеленел, сел на стул и жестом приказал нам собрать его снова. Минут через пять карабин был собран, и мы вручили его хозяину. Паульдолгодумал, что с нами делать, потом вскочил, зарядил карабин и побежал стрелять по советским самолетам. Вернулся он довольный, поскольку самолет был подбит. 6 декабря вечером немцы были спокойны как никогда: инцидент с русскими танками показался им случайностью. Поскольку в нашем доме стояло пианино, к нашим «культурным» немцам пришли гости помузицировать. За клавир сел полковник. Составили трио: фортепиано, скрипка и флейта. На пюпитр поставили ноты -мелодия полилась. Было видно, что война для кончилась, мож-но паковать чемоданы, а перед дорожкой побаловать слух родными мелодиями. Где-то на середине музыкальной пьесы ночной город вздрогнул от взрыва. Немцы повскакали, полковник остался недвижим. Минуты через две-три немцы вернулись и доложили ему, что взрыв случаен. Снова расселись по номерам, взяли два-три такта, но здесь уже загудело всерьез. Свет погас. Нам было приказано прятаться:
-Вподполь!Вподполь!
Немцы поволокли сундук с парадной формой к двери. Мы попрыгали в подпол и, не видя друг друга, пристроились к печному фундаменту, и замерли. В первые часы этого неведения мы еще боролись со страхомисном; под утро при нарастающем громе боя силы наши иссякли и мы задремали. Сквозь утреннюю тяжкую дрему я услышал дробь сапог убегающего немца и уханье русских валенок.
- А! Твою мать!!! - донеслось до моего слуха, и я понял, что мы свободны.
- Мама, наши пришли, - крикнул я в темноту и, уронив голову, крепко уснул.
Под утро соседи постучали нам в люк подпола:
- Вы там живые? Выходите! Наши в городе!
Окоченевшие, не верящие своим ушам, мы выбрались на свет божий. Двери парадного крыльца были распахнуты настежь. Все искрилось и ликовало на солнце. Прямо перед нашим крыльцом дымила полевая кухня. Веселый повар в ушанке со звездой, окутанный паром, большим черпаком разливал гороховую похлебку всем желающим.
Вокруг кухни сгрудились все: и солдаты, и пацаны, и женщины, румяные от мороза и радости. Наш город свободен, и улица свободна. По ней рота за ротой в полушубках и валенках, теперь уже на запад, движется наша армия. Солдаты, окрыленные первой победой, подбадривают нас:
- Ну, ребята! Теперь до Берлина!!
Я покидаю дом и иду смотреть освобожденный город.
Вся центральная улица цела: стоят на месте кинотеатр «Луч», дом крестьянина, здание банка, библиотека, книжный магазин и угловая булочная. Все это исчезнет на следующий день, 8 декабря, во время пожара при жестоком немецком авианалете. Мне захотелось посмотреть на панораму города с моста. Черкасская церковь еще украшала берег Про-ни. Мост уцелел, и только шрамы на его конструкциях несли следы недавнего боя. Я уже был на середине моста, когда слух мой резанул какой-то зудящий скрип. На подъеме к мосту, в сторону Соборной горы, ползли друг за другом трое саней-розвальней, груженные необычной поклажей. Сани были горой нагружены, окостеневшими от мороза трупами немецких солдат. Каждый находился в той мучительной позе, в какой застала его смерть. На память пришла картина Верещагина «Апофеоз войны». Но это зрелище было страшней. В той пирамиде из черепов не видно возраста погибших, здесь же были молодые, полураздетые солдаты. Почему-то мне не пришла мысль различить среди них наших «культурных» немцев. Эта встреча произошла позже. В конце февраля 1942 года мы встали на лыжи и без всякой цели пошли покататься на Голубую гору. Поднявшись от Троицкого мостика вверх по левому гребню оврага, уже с самого его устья, мы увидели поле мертвых. Мы хотели было повернуть назад, но любопытство победило страх. Подобравшись поближе, мы увидели ужасающее зрелище. Опершись на лыжные палки, мы стали разглядывать тех, кто был ближе к нам. Черты лица солдата, лежащего к нам головой, показались знакомыми. Восковое его лицо при сильном морозе не было повреждено. Правильные черты лица были покойны. Белокурые волосы шевелил, словно перелистывая, легкий ветерок. Пряди его волос, словно перхотью, были забиты февральской поземкой. Правая рука была сильно вывернута и поднята вверх. В желтую, окостеневшую ладонь кто-то насыпал горсть медных монет. Мы посмотрели друга на друга:
- Пауль?! Но тот был, кажется, подлиннее.
Я почему-то представил немецкий городок с кирхой и узкими улочками и немецкую женщину-мать, ждущую сына из России с победой.
Н. АНДРЕЕВ, Михайлов - Москва

Михайлоские вести от 10 мая 2007 года.






Написал: (6 декабря 2012 23:40)
Спасибо за эту историю! Как страшно и как горько... Очень поучительно и важно.
Информация
Eсли Вы хотите оставить комментарий к данной статье, то Вам необходимо зарегистрироваться на сайте.
 
ioma(собака)mail.ru
1 ??????.???????